Том 3. Повести и рассказы ⋆ Книги Владимира Ю. Василенко

Видавший виды «Форд» встал на обочине метров за тридцать до съезда с кольцевой. Переждав легковушки, вереницей пронесшиеся мимо, Алина выбралась наружу. Зайдя сзади, опустившись на карачки, Михал Николаич заглянул под кузов: ничего что могло бы стучать.

– На ободе едем… – раздался откуда-то спереди дочкин голос… – левое переднее пробито.

– Алина, уйди сейчас же с дороги!..

– Что будем делать?.. Колесо надо менять.

– Ты когда-нибудь меняла?

– Нет.

– Я тоже… – Михал Николаич провожал рассеянным взглядом пролетавшие мимо машины. – Ну, в целом-то хоть… последовательность представляешь?..

– Выставляем треугольник…

– Дай сюда… Здесь?.. – крикнул отец, отойдя.

– Можно ближе!.. – под рев огибавшей их, нацелившейся на съезд с кольцевой, фуры прокричала в ответ дочь…

– Теперь что?.. – вернулся отец.

– Колесо снимаем, запаску ставим…

– Это что?..

– Домкрат.

– Какой-то он…

– Там как-то перекинуть…

– Ну, допустим… – «перекинул» Михал Николаич. – Куда ставить?.. Алина, на дорогу – ни ногой! Оттуда говори… Сюда? Под кузов? Он гнется!.. Ага… понял, понял…

Отец вернулся на обочину… С парой протянутых дочкой ключей вновь скрылся из виду. Минуты через три, мрачный, вырос возле багажника:

– Ищи, нормальный ключ должен быть, а не это вот…

– Алик… Алик!.. где у нас ключ колесо снять?.. – прижимая телефон к уху, под рев проносящихся мимо авто морщила лоб Алина, стараясь расслышать ответ… – На кольцевой… Пробили, да… Где?.. Что-что?.. Как отвинчивать? Противоположно?.. Это как?.. Не сразу домкрат? Почему?..

– Да понял я, понял!.. – повеселел отец, хватая найденный наконец дочкой ключ с рычагом. – Ну!.. Другое дело… Красавец!

Домкратом опустив «Форд», поочередно придавливая ногой рычаг, Михал Николаич сдвинул с места колесные гайки. Вновь поднял авто. Непрерывно работая ключом, понемногу уже начинал ловить себя на том, что занимается едва ли не самым привычным делом. Вот только к реву проносящихся рядом (практически непрерывной чередой) разнообразной формы и размеров «братоубийственных снарядов», одно неловкое движение – фонтаном выбьющих все 80% воды, из которой, по науке, состоишь… к этому соседству налетающей и улетающей прочь смертоносной силы привыкнуть было непросто. И даже с ним, с соседством, «противоположно» привинчивая, поджимая гайки на уже установленной вместо колеса запаске, Михал Николаич понемногу свыкался… На что-то это было похоже… Это ощущение первооткрывателя (скажи ему кто утром, что он, всю жизнь «безлошадный» и «бесправный», сам поменяет сегодня колесо на дороге, Михал Николаич бы не поверил), этот мимолетный приступ всесилия на фоне смертельной (ну, не смертельной… но не игрушечной же!..) опасности – все это что-то ему напомнило… Неуловимо-близкое, в любую секунду готовое ускользнуть, исчезнуть, ощущение наконец реализовалось в одном слове… Да… Адреналин… В чистом виде…

Полтора часа спустя, уже после шиномонтажа и кафе, Михал Николаич «висел» на стенке, принимая промазанные Алиной, сложенные вдвое и подаваемые снизу обои. Длинная стена – одиннадцать полос, короткая – восемь… Перекус… Длинная – одиннадцать, короткая – восемь…

– Папа… давай еще вчерашнее в той комнате доклеем, чтоб завтра не ездить… – ближе к финишу, с трудом разгибаясь над очередной расстеленной и промазанной обойной полосой, пробормотала дочь.

– Сама… предложила… – качнувшись на табурете и не понимая зачем слезает, прошептал отец…

– Ф-фу-у-у!.. – уже в сумерках выйдя из подъезда, выдохнула Алина.

– Угорела?.. – вдыхая полной грудью вечернюю свежесть, с трудом ворочал языком в пересохшем рту Михал Николаич.

– Нет, папа! – повернув ключ, Алина, как заправский водитель, прислушалась к движку. – Как хочешь – мы сейчас едем на море и полчаса сидим у воды!

– Да я и не против…

За город выбирались под зеленеющий на глазах лимб заката. Солнце село за городским водохранилищем, к какому они приближались, и небо вдалеке над водой остывало после жаркого августовского дня, проходя, видимо, по той же цветовой гамме, что и остывающий расплавленный металл. На «приморскую» узкую разбитую дорогу выруливали под первыми звездами. Михал Николаич поймал себя на нереальности происходящего: дочь за рулем, огоньки «фордовской» панели и, с молодых лет знакомое, даже в темноте угадываемое в каждом своем извиве, побережье…

Оставив машину на стоянке, миновав тополиную зону, они пересекли песочек. Уселись на лавке у самой воды, рядом с покачивавшимся у ног перевернутым звездным небом… Блаженство – полными легкими вдыхать прохладу с озерным йодистым послевкусием! Награда за многочасовую обойно-клеевую баню в душном, наглухо запертом помещении…

– Не жалеешь, – оглянулся Михал Николаич на дочь, – что всё за один раз на себя взвалили?

– Наоборот. – Алина поежилась. – Как представлю, что еще бы завтра…

– Это точно. Глаза боятся, а руки делают. И все проходит… Проходит… Мелькает… Раньше, в твоем примерно возрасте, все как положено: долгая зима, долгое лето. Между ними – осень, весна… (А в детстве вообще: когда тот День рождения? – не дождешься)… Потом, после тридцати, как-то месяцы побежали. Аванс-зарплата – месяц долой. Аванс-зарплата – долой…

– А теперь?

– А теперь – неделями. Вжик – пятница. Вжик – пятница. Только что ж была! Вжик – «Итоги недели», воскресный выпуск. Вчера ведь смотрели!..

– Обои же остаются.

– Что?

– Ты сказал: все проходит… Обои – остаются.

– Обои остаются. Да. Обои… остаются. Черт его… как понять: живешь-живешь, делаешь-делаешь… а остаются – обои…

– Ты о чем?.. К понедельнику просохнут, квартирантов заселишь. Денежка.

– Вот кто-то, скажем… живет-живет, что-то делает, а в итоге – не то что лучше б не делал – бежал бы… дул бы со всех ног от этих своих дел… Без оглядки… Тут сам о себе не знаешь: туда живешь, не туда? И, куда ни плюнь, кого ни возьми – тоже: как-то, все больше, не так да не то… У одного – еще ничего, более-менее. Терпимо. У другого же… делового… И, главное, дела эти… неправедные, что ли… до того, бывает, доводят…

По краям неба – вычернело. Что-то схожее с отсветом стояло теперь не за озером, а над водой: казалось, прямо за ту темноту, что наверху вторит темноте воды, зашло небольшое светило. С противоположного берега, еле слышное, донеслось короткое натужное фырчание заработавшего в гору мотора, и сразу все стихло… В стороне, под кустом плеснуло. Какое-то время Михал Николаич внимательно вглядывался в воду.

– …до чего? – не поднимая головы, не отнимая ладоней от щек, спросила глядевшая туда же, под куст, Алина.

– До того, скажем, что, в результате всех этих дел… неправедных… совершённых одним, погибает другой, невинный… Да. Я знаю примеры. И не из газет. Заметь: не пример – примеры. Погибает. В прямом смысле слова: гибнет. А тот, кто…

– …Дел… неправедных?

– Представь… Любительница дорогих побрякушек. Хранит все это богатство в квартире… По дому не разбрасывает, конечно. Так что «юному другу», как она его именует, невдомек, что, пока он здесь, в этой квартире, ее ожидает… короче, не счесть алмазов пламенных в пещере каменной, или как там… Сидит, ждет… Радостно выдвигается в прихожую на звук отпираемой двери… Не знаю подробностей, да и не важно… Суть в том, что, спасаясь от грабителей, «юный друг» сигает с балкона. Третий этаж. Вроде бы, не смертельно… Вроде бы…

– Ничего себе…

– Еще пример. Не та женщина. Самый распространенный, кстати, случай. Был у меня… товарищ… И как ему удавалось? С каждой новой дамой – все хуже, все с большим грохотом все ему на голову падает! То от пожара спасает, то в суд его тянут… Но тут – вообще. Апофеоз. Короче, связался с очередной. Поначалу нормально. Ничего не скажу, симпатичная… Появляется бывший любовник. И началось…

– Что?

– …А то, смотри, поедем?.. Поздно уже… Алик за тебя уже, наверное, волнуется… Ну, вот. Ни в сказке сказать, ни пером описать. Если б сам не был свидетелем… Короче, любовничек этот в отставке, узнав о моем товарище со своей бывшей, лютовать стал. Для начала – человека сбил. Насмерть. Сам, правда, на своей же тачке в больницу отвез, сам прооперировал, но… Дальше… Дальше он эту свою бывшую изнасиловал. Очень просто. Пришел, открыл дверь своим ключом (она одна была), избил до полусмерти и… это, значит… Ну, вот. Товарищ мой… сидит безвылазно с ней в квартире, колотится, замок меняет. Топор – под рукой, шокер…

– А в милицию?..

– А?.. А за что?.. Побои она не снимает, не уговорить… Одна у нее надежда – на защитничка. Страшно на него было смотреть тогда… да… Ну, вот, а дальше… Убивают в том же подъезде женщину. Я все о том – погибает невинный… Товарищ мой на денек зазнобу свою оставил – заявились как раз в тот день к ней подружки с работы. То, се, чего-то у них там к столу не хватило. Ну, одна из них хозяйкин плащ накинула на себя… какой-то яркий, канареечный, что ли, с капюшоном… короче, примечательный плащ, не спутать… накинула и побежала себе в ближний. Чуть не за хлебом… Минут через десять соседка в подъезде нашла. Тупым тяжелым предметом. Насмерть. И никаких улик, заметим… Мать двоих детей… Интересно этот мой товарищ мне потом сказал: а представляешь, говорит, если б не перепутали, если б – ее?.. то есть зазнобу…

– Пап, это что, правда? – поморщилась Алина.

– В соседнем с вашим доме было, – Михал Николаич уже жалел, что затеял весь разговор.

– Это что, не кино?.. – Алина совсем сникла.

Понимая, что не надо этого делать… через паузу Михал Николаич все же произнес эту вертевшуюся на языке фразу:

– Ну, если только подружка мамы твоей тетя Неля – не кинозвезда.

– Тетя… Неля?..

– Которая с тобой, бывало, сидела. Когда мама на дежурстве была…

– Так это… она?!

– Сколько тебе лет было: десять… одиннадцать… когда она приходила с тобой посидеть? Отзывчивая, милая дама. Милая дама и мой добрый товарищ. До пары. А в результате: мать двоих детей… и: «А представляешь, если б не перепутали?..»

– Сам сбил, сам прооперировал… Игорь Валерьевич… добрейшей души человек… Папа!..

Не въезжая, Михал Николаич смотрел на беззвучно хохочущую Алину, на ее ходящие плечи, закрытое руками лицо… Машинально рядом с ней улыбаясь, стараясь согнать с лица эту улыбку, единственное, о чем он думал – о возможной их с дочкой интоксикации обойным клеем…

– …Тетя Неля хорошая, – оторвала наконец руки от лица Алина. – Очень хорошая. И добрая. Мне знаешь, как с нею было! Никто ведь ее не заставлял со мною сидеть. Я ее обожала! И мама с ней дружила. И на работе, в больнице все знали: они дружат. А сбил и сам прооперировал – это Игорь Валерьевич, хирург. Я, папа, добрее человека не видела! Я же у мамы на работе бывала, я его знаю. Там тот был виноват, пешеход. И не умер он, Игорь Валерьевич его спас… Понимаешь… Сначала все было нормально… Потом однажды… Мама рассказывала, приходит тетя Неля на работу, бледная. Весь день, как убитая, ходит. Ее спрашивают: что с тобой? У меня, говорит, мама умерла… Они на другой день венок купили, пришли туда, где мама ее жила, в дверь звонят, а им эта мама и открывает…

– Ты что… хочешь сказать…

– Они тогда вспомнили, что она недавно и отца «похоронила»: кто-то стал говорить, что сосед в деревне на выходных умер, она тут же вставила, что и у нее… тоже… отец… Рассказала, как тело на самолете откуда-то издалека везла… куча подробностей… Стали к ней присматриваться, прислушиваться. То она в аварию попадет на своей машине, то у нее в автобусе приступ сердечный. То знакомый умер, то на голову что-то свалилось, то бывший муж по квартире за ней с топором бегает. Мама говорит: давай я с тобой пойду, проверим вместе, ушел он или нет. Пошли. Зашли в подъезд, это соседний дом, она: я пойду одна… Мама с подругой прижали ее как-то у нас на кухне, я подслушала: почему ты все время врешь?! Как ты три раза за месяц в аварию могла попасть? Почему мы твою машину ни разу не видели? Я ее паркую не здесь. Покажи нам машину. Она: пошли. Только зайдем домой за ключами. Мама потом рассказывала: идут, тетя Неля впереди, все время оглядывается. Зашли к ней домой, полчаса она в квартире рылась, нашла то ли права, то ли бумажки какие-то. Поехали на лифте вниз… Внизу мама с подругой из лифта вышли, а тетя Неля сказала: почему я все время должна перед вами оправдываться? – закрыла лифт и уехала…

– Ни хрена себе… – отер Михал Николаич ладонью лицо. – Извини… Ни хре-на се-бе!.. Ты б видела, какие у моего товарища глаза были, когда он мне про…

– …тетя Неля рассказывала, как она с ним познакомилась. С товарищем твоим. Шла, говорит, вдоль дома, оступилась и в грязь упала, в глубокую-преглубокую лужу. Вся – с головы до ног. Тут молодой человек идет. Достал ее оттуда. Все течет с нее. Помог до квартиры добраться… Мама потом, уже когда перестала с тетей Нелей дружить, мне рассказала: это она, мама, их познакомила. В метро.

– Дела… А с виду, вроде… С ней ничего такого не случалось, экстремального? Откуда все пошло-то?..

– Говорил у мамы в больнице один: она раньше на скорой работала, на полной скорости в столб въехали. Несколько месяцев лежала в реанимации.

– Потребность в проносящейся рядом, но мимо, трагедии…

– Что, папа?..

– У виска проносится… Все ужасное – рядом, но – мимо… понимаешь?.. Отчасти – защитная реакция, отчасти – магнит, все зациклилось: и выбраться нельзя, и обошлось, вроде… То есть: чур меня, чур! – но столб все время рядом…

Не сговариваясь, Михал Николаич с Алиной встали…

– Хотя, тоже уже… во всем сомневаться надо… – идя рядом с отцом, поежилась Алина.

– Жуть… – Михал Николаич оглянулся на оставленную ими скамейку с этим, сразу за ней, переливчатым в ночи серебром, поодаль от берега – гаснущим… вновь оживающим уже чуть не на середине озера.

Дед Адреналина – синие сатиновые, облепившие ноги, трусы до колен, стекавшие по лбу три белые волосины и страшный, остановившийся взгляд – шел прямо на Мишку.

– Дубина стоеросовая… – выговорил дед, отирая мокрой рукой лицо, и рухнул (Мишка чуть отскочил!) на землю.

«Дубина» сидела у воды и звонко икала…

– Ну что, накупались? – тетя Галя в выгоревшем на солнце ситцевом платье оторвалась от корыта с торчавшей из пены стиральной доской.

– Ага… – видя, что никто не собирается отвечать, кивнул шедший последним Мишка и ласково улыбнулся.

– А что тихие-то?.. – задержав Мишку, шепнула тетя Галя, кивнув на своих, поднимавшихся, старый за малым, на крыльцо двухэтажной многоквартирки. – Или просто устали?

– Просто… – с той же ласковой улыбкой подтвердил Мишка.

– Ты… ты приходи, Миш, обедать… Дед, а, дед!.. А ну, погодите!.. – мать Адреналина, как была, с руками в мыле, побежала наверх по ступенькам.

«Сейчас начнется…» – вздохнул Мишка, ожидая крика из верхних окон и переживая не то за друга, не то за свое неумение скрыть что следует…

Ближе к вечеру Адреналин вышел во двор с книжкой подмышкой. «Алеша Птицын вырабатывает характер» – разобрал Мишка под локтем друга.

– Читал?

– Не-а, – честно признался Мишка. – Интересная?

– Цимус!.. Ты вот характер вырабатывал?

– Не-а…

– Я сколько раз!..

– А как это? – наклонив голову на бок, Мишка снова прочел название.

– Думаешь, я не доплыл бы? Думаешь, мне этот остров нужен был? У меня уже земля под ногой была.

– А чего ж ты… – начал Мишка.

– Это так моряки глубину меряют. Занырнут и – ногой: можно стать уже или нет.

– А кричал чего?..

– Готовность проверял.

– Чью?.. – упавшим голосом спросил Мишка.

– Твою. Чью ж еще.

– Я ж плавать не умею… – пролепетал Мишка.

– Если б ты летать не умел, а то – плавать. Захотел бы – выучился. Главное – сразу кинуться! А то… дождались, пока дед… Я ж видел: ты вскочил. Ну, и чего сразу не бросился?

– Да! – обрадовался Мишка. – Он знаешь, как ломанул! Твой дед! За ним угонишься!

– Его тоже можно понять…

Друзья поглядели в сторону перелеска, за каким (порой казалось – прямо в нем, прямо в деревьях) стояло озеро…

Каким бы долгим не был летний день – все равно переходит в сумерки. Самые долгие сумерки кончаются темнотой.

– Может, пойдем, а?.. – Мишка оглянулся на черневший за спиной лес. – Твоя мать, наверное, волнуется…

– Главное, чтоб мы с тобой были спокойны, – устремив взор куда-то вдаль, поверх блестевшей в темноте воды, ответил Адреналин.

– Мне-то что?.. – пожал Мишка плечами. – Пожалуйста… Не моя же мать…

– Это точно… – попытался ловко сплюнуть сквозь зубы Адреналин.

– Ну, как хочешь!.. – вскочил Мишка.

– Это точно… – незаметно снял пальцем с губы слюну Адреналин. – Как хочу…

С полдороги, уже от перелеска, Мишка вернулся.

– Думаешь… – головы в его сторону не повернув, сказал сидевший на плащ-палатке друг… – дед мой… и твой… на войну уходили, их мамки не волновались?..

– Так там же: хочешь — не хочешь…

– Мой – добровольцем… – подвинулся Адреналин, давая Мишке место на дедовой плащ-палатке.

– Ты это к чему?.. – посомневавшись и поняв, что на повторный бунт силенок уже не хватит, присел на брезент Мишка.

– Решать самому надо. К тому.

– Что решать?

– Всё. Теперь – наше время.

– Ты же сам говорил: его тоже… – уставившись в землю, рассуждал Мишка… – тоже можно понять. Деда твоего. И мать. Бабка моя в полной уверенности, что я дома. Она с курами спать ложится. А вот твои, пока мы с тобой здесь… Еще решат, что это ты после… ну, скандала днем… Милицию вызовут… Потом мои из экспедиции вернутся…

– Если б я думал, что ты трус… Я понимаю: ты волнуешься. Просто надо отвлечься. Встретим солнце, вернемся, дед поорет, а сам гордиться будет: с одной плащ-палаткой… ночью в лесу… Согласен?

Мишка кивнул.

– Тут уже осталось… Меня знаешь какой в последнее время вопрос занимает? – откинувшись на руки и зевнув, спросил Адреналин. – Знаешь?.. Думают ли животные.

Дома у Адреналина на подоконнике стояли в рядок вылепленные из пластилина фигурки зверей. Поначалу Мишка завидовал другу, из-под пальцев которого в какие-нибудь полчаса могла выйти, как живая, собака. Или жираф. Или обезьяна. Но когда собака, в результате долгой и упорной возни с ней Адреналина, стала ни кем-нибудь, а, один в один – общедворовым любимцем Шариком, Мишка завидовать перестал – все равно ему никогда так не сделать.

– И что? Думают?

– А по-твоему как?.. Когда Шарик жрать хочет – не считается, это не мысли.

– А когда он что хочет?

– Тут с другого конца надо. Что такое мысли? А потом уже – есть они у них или нет. Что такое мысли?

– Слова.

– Животные говорят? Нет. Разговор окончен! – Адреналин, а вслед за ним и Мишка, расхохотавшись, упали спиной на плащ-палатку.

– В том-то и дело. Слова – это то, что мы уже говорим. А пока не скажем – слова это или еще нет? Понимаешь?

Мишка наморщил лоб, соображая… Пусто. Вместо мыслей – волшебное бессилие.

– Чувствуешь?.. Вопросик, да?.. Тут опыт нужен.

– Какой? – расслабился Мишка.

– Пока не знаю. Знал бы прикуп – жил бы в Сочи. Нутром чую: без опыта не обойтись.

– Вот если б телепатия… – протянул Мишка первое, что пришло на ум.

– Гм… А что!.. Ты – молоток! – загорелся Адреналин. – Если слова там, внутри, – еще не слова… и существует телепатия, тогда… тогда что?..

– Можно понять друг друга без слов.

– Человеку и жи…

– …вотному.

Пораженные своим открытием, уже совсем развалившиеся на плащ-палатке друзья одновременно привстали.

– Нет, правда?.. – не веря, спросил Мишка.

– Когда у него сеанс? – не собирался останавливаться на полпути Адреналин.

– Не знаю… Он на тракторном живет.

– Ты что, предлагаешь…

– Завтра же рванем… – снова упав спиной на брезент, счастливо уставился в звездное небо Мишка. – Вот только как бы Шарика так отвязать… чтоб всё тихо…

– Как? А очень просто: ближе к обеду… Во-первых, ближе к обеду – мертвый час… дед спит… мать на работе… бабка твоя… – Адреналин, лежа рядом, через слово заразительно зевал… – бабка… бабка твоя… а во-вторых… во-вторых… там же… во-вторых, там же… как раз… автобус, во-вторых… там же… это…

Звездное небо, приблизившись, вдруг что-то сказало Мишке. «Что?» – пытаясь приподняться навстречу, спросил он и, поняв, что это с ним проводят сеанс гипноза, с удовольствием подчинился, улыбнувшись: «Вольф… Мессинг…»

Проснулся он – одновременно от холода и от лезущего в лицо языка. «Шарик, Шарик…» – позвал Мишка, но голоса своего не узнал. Гладя Шарика, возящегося с отбивающимся со сна Адреналином, Мишка приподнялся на плащ-палатке и обернулся от озера к перелеску, крайними своими деревьями выступавшему сюда, на берег.

Сколько будет жить – будет он помнить эту картину: взявший розовым по соснам первый робкий отсвет… шишки, валяющиеся у дороги… и пылящая по ней троица: дед с поднятою рукой, тетя Галя, стягивающая с себя платок, и припадающая на одну ногу – его, Мишкина, бабка…

Уже дома, топчась под Адреналиновой квартирой, Мишка вслушивался в гулкое трехголосье за дверью:

– Войну прошел, целину – не знал, где то сердце… А эта тля болотная…

– Ага… он – войну, а я – тля…

– Молчи! Адреналина на него не хватает! Молчи и слушай!

– Ну да! Все в золоте и в шелках!! Шелкопряды не успевают на нас работать!!!

– Чего они?.. – кивнул Адреналин на грохнувшую дверью, выскочившую, шумно сбежавшую с крыльца во двор Мишкину мать.

– А то ты не знаешь… – отозвался Мишка, следя за матерью, в сердцах отбросившей калитку, запылившей, не разбирая дороги, в направлении перелеска.

– Не-е… – протянул Адреналин. – Всю жизнь вместе жить и всю жизнь лаяться… Н-н…

Мишка опустил голову.

– Да я не о твоих, – попытался исправить положение Адреналин. – Мои, пока отец был жив… Ты же помнишь. Что ни день – собачились. Из ничего. По пустякам… По-моему, и двух примеров довольно. Учитывая, что эти два для нашего доблестного барака – сто процентов. Остальные в разводе… Да вот мы с тобой. На заре, так сказать, половой жизни. Ты как, на заре?.. Есть у вас на филологическом достойные первокурсницы?.. Абитуриенточки тоже подойдут…

– Для чего… – уточнил Мишка… – для чего двух примеров довольно?

– Жениться, чтоб разводиться, разумно? – начал свое обычное краткое логическое доказательство Адреналин.

– Нет.

– Жениться, чтоб до могилы друг на друга лаять, ты бы хотел?

– Нет.

– Другие варианты есть?

– Есть… наверное…

– То есть, ты считаешь, отец мой и твой с молодых ногтей: как юбку увидят – так и гавкают, да? Или мамки наши уродки?.. Время, друг Пистоний, время. Ну, и еще кое-что…

– Что?

– Не так уж оно… – Адреналин почесал подбородок. – Как бы тебе сказать…

– У тебя что, было?..

– Это как с лягушками, помнишь? Два дня плевались. Лягушки, лягушки! Франция!

– Так жарить не так надо… ты ж сам говорил.

– Много ты знаешь… как жарить… Ну, что? – не выдержал Адреналин взгляда друга. – На биостанции, в июле. Зашли подальше… Что рассказывать?.. Легла. Чух, чух, по-быстрому…

– А… потом?..

– Потом – всё!.. Застегнулся и бежать…

– Куда бежать?..

По ходу Адреналинового рассказа завидев возвращавшуюся со скрещенными на груди руками мать, Мишка испытал нараставшую раздвоенность – приближение матери к калитке и скупая повесть друга плохо совмещались в его голове… Не глянув на Мишку, мать поднялась по ступенькам в дом, в котором воцарилась глубокая тишина.

– Люди-люди… Лю-ди!.. – выплюнув былинку, встав и раскинув навстречу солнцу руки, шепотом «заорал» Адреналин… – Так что, Мишка, «все это делают» – еще не аргумент.

– Что делают?

– Женятся!.. А ты что подумал?.. Ну, на озеро ломанем?.. Что под окнами слоняться…

Облегченно вздохнув, Мишка поспешил вслед за другом, предлагавшим, как всегда, дело…

Сидя у воды на том же месте, на каком восемь лет назад, спасибо Шарику, все же успели встретить первый утренний луч, друзья, очень может быть, думали об одном и том же.

– Представляешь, – подал голос Мишка, – если б тогда Шарика на тракторный притащили?..

– …А Мессинг бы взял и его мысли прочел, – подхватил Адреналин. – Представляешь?..

– А он бы прочел… – вдруг ляпнул Мишка.

– Ты имеешь в виду: старик был с юмором?

– Нет.

– А что?..

Мишка и сам не знал, что.

– Махнули на остров! – вскочил он, застав друга врасплох, и, первым добежав до воды, уже бултыхнувшись, краем глаза зацепил, всего в брызгах, пролетавшего мимо – Адреналина, не терпевшего ничьего лидерства рядом с собой… Мишкиного – вдвойне…

– Что нужно мужчине?.. – отирая рукой лицо, первым ступил на девственный песок острова Адреналин… – Пара трусов, галстук и…

– …корона, – наблюдая маячивший впереди голый зад друга, завершил фразу Мишка.

– Замечательно!.. – рассмеялся тот. – Я как-то, малец совсем, бате рукой за карман не ко времени цапнул… «Батя, что это?!» Ну, ты понимаешь… «Это, – говорит, – огурчик». А я еще: что за огурчик, да откуда огурчик…

Стряхивая с рук и ног воду, как делал отец в бане, Мишка видел уставившегося куда-то поверх воды Адреналина.

– В другой раз кино на пару смотрели: мордобой, мордобой и вдруг… сцена соответствующая: баба почти голая на экране, даже сегодня такого не увидишь. Выходим на воздух, я голову поднимаю, рот до ушей: «Пап, ну как?!» Он: «Понимаешь, сынок, в жизни мужчины и женщины бывают такие моменты, когда…» Я: «Папа, не то!.. Как он ему врезал?! Как он ему съездил, а?!..»

– А что за фильм?.. – осторожно поинтересовался Мишка.

– С бабой?.. – снова рассмеялся Адреналин (в такие мгновения Мишка готов был его убить). – Сейчас… вспомню… Не-е… Пусто. В голове. «На ничего и будет ничего. Король Лир, страница сто шестьдесят вторая»… Не переживай…

– …С чего ты взял…

– …не стоит она того… эта тема. Как это:

– Ай вонаби кисд бай ю,

Ноубады элс бат ю… –

вскочив, принялся выделываться, босиком на песке, Адреналин, «ветром» взбивая воображаемый подол (Мерилин Монро).

– Хочу обцелованной быть

Только тобой, мой бой… –

не выдержав, вскочил Мишка, завертевшись, затоптавшись, сам себе заплетая ноги… Дурея на манер дикарей, теряя и вновь обретая равновесие… искривлявшись вконец… друзья бухнулись на песок.

– Короче, весело на филфаке.

– У вас не скучнее… Биостанция, опять же, практика…

– К тому времени как я весь биофак отымею, у тебя уже «полное собрание сочиненьев» выйдет… Дед, я фотки смотрел… думаешь, они вот так же не ржали? Не выделывались?.. А теперь – вот-вот свалится… Японцы стариков на гору уносят. Уносят и оставляют… – кивал Адреналин, жуя былинку. – Я, дело дойдет, заживо гнить не собираюсь. Лесов вокруг, озер, болот – тьма. Зашел подальше в лес, только тебя и видели… А то… мамка уже готовится… с дедом. Хорошо хоть, вода горячая будет и сортир теплый.

– …Ага! – ожившись, захихикал Мишка. – Приедут полярники и нашу барке… нашу баркесу во дворе войло… ком… ой, не могу!.. войлоком обобьют!..

Адреналин снисходительно наблюдал за тихо киснущим другом:

– А ты не знал? Нас затапливают.

– Ага! Всемирный… потоп!.. – подхватил Мишка.

– Мы с тобой уже, считай, на дне. Следующим летом в маске и ластах вот в эти кустики будем тыкаться… Я думал, тебя твои геологические предки посвятили… Наш второй этаж, может, и не зальет, а вот Шарика будке – капец… Так что, будем, как люди: в теплых светлых квартирах в черте города. Может, даже в одном доме. На автобус утренний не надо будет лететь через лес…

О планах по превращению их небольшого уютного озера в огромное городское водохранилище говорили давно. Так давно, что для Мишки все эти планы были чем-то сродни планам построения коммунизма. Неужели на этот раз все серьезно?..

…Перед глазами Мишки встал один из дней того лета, в начале какого они, пацанами, «встречали рассвет» на берегу, – день, когда он выучился плавать. До того на остров перебирались так: Адреналин плывет, Мишка держится за шею.

– Интересно, откуда это здесь? – спросил тогда Мишка на острове, пнув огромный кусок бетонной балки с торчавшей арматурой и ржавыми петлями.

– Из космоса, – отозвался Адреналин. – Со спутника выпало.

– Нет, правда.

– Подумай, – постучал Адреналин себе по кумполу. – Напряги извилины.

Отчего-то, когда друг вот так предлагал напрячь извилины, делать это было бесполезно: ни извилин, ни напряжения, Мишка знал…

– Прогуляемся? – после долгих поисков и высматривания чего-то в воде спросил наконец Адреналин, кивая в сторону «материка».

Пойдя за ним по дну, Мишка ощутил под ногой не камушки, не песок, а самый натуральный асфальт!

– Ну, понял, откуда на острове эта штука? – подбадривая, оглянулся на Мишку покрывшийся пупырышками Адреналин, обхвативший себя руками, чтоб согреться. – Не дрейфь! Это бывшая дорога. Притонула, но идет до самого берега.

– Чего ж мы тогда, как дураки… – радостно произнес зашедший уже «по грудки» Мишка и тут же с головой ушел под воду…

…Через секунду вынырнув с выпученными глазами, с хрипом хватая ртом воздух, забил он по воде руками, производя массу брызг и поднимая мелкую волну. За толщей воды выпустив друга из виду, от нехватки воздуха не в силах заорать, остался он один на один с озером… И то, как ни странно, не погубило – легко подбив ноги к поверхности, поддерживая на невесомой ладони, пока он махал тяжелеющими руками, провело по воде все его щуплое тело (как тот кораблик из коры, какой отец вырезал ему в детстве) куда-то туда… видимо, куда надо, потому – он со всего размаха вдруг пнул ногой что-то твердое.

– Да вставай уже, тут по колено, – улыбаясь, стоял над ним Адреналин.

– А ты мне… не помогал?.. – испугался Мишка, что все вдруг не в счет… все неправда…

– Поможешь тебе!.. Ты так дунул – я чуть за тобой угнался!

– В следующий раз… – оступаясь, на подкашивающихся ногах выбирался Мишка на сушу… – давай я… давай я тебя прокачу… до острова…

…Все было так близко, так живо, что Мишка и сейчас, через восемь лет, точно знал, откуда в тот день дул ветер: со стороны, из-за горки – слабенький, почти недействительный запах фермы поверх привычного прибрежного аира…

– …Он – туда, в море, вглубь, а море – от него. Рефлексы. Максимальное напряжение, чтобы под себя, вниз, уйти. И это – Джек Лондон… А что уж тогда о…

– А?.. – очнулся Мишка.

– Надо: гребанул вниз метра на три-четыре – щелк! – и готово…

– Естественно… – не уточняя, о чем речь, подтвердил Мишка, не желавший быть уличенным в том, что не слушал.

– …и дергайся, сколько угодно… А знаешь, что мы сейчас с тобой сделаем?.. – вскочил Адреналин с загоревшимися глазами…

– …По-моему, фигней мы с тобой занимаемся, – пять минут спустя, толкая по песку кусок ощерившейся арматурой балки, выдавил из себя Мишка.

– Такой вот фигней ежедневно, представь, занимались в Древнем Египте, – приподнимая балку спереди перед тем как Мишке толкнуть сзади, заметил Адреналин. – А-щё!.. А-щё!.. А-щё!..

Подтащив тяжесть к обрывчику с обратной стороны острова, друзья оглянулись на след, пропаханный грузом по траве и песку.

– Да мы с тобой Гераклы!

– Давай. Чего ты хотел?.. – не терпелось Мишке покончить со всем бессмысленным занятием (если уж что-то Адреналину приспичивало – конец всему!).

Оставалась малость: столкнуть дуру с обрыва…

Столб взмывшей в небо воды с шумом обрушился на заходившую ходуном, секунду назад бывшую зеркально-гладкой, поверхность!..

– Как и не было… – вглядываясь сверху в успокаивающуюся воду, сплюнул Адреналин. – А то будет всякое г. ноги пловцам калечить…

– Таковы, в общих чертах, диалектические представления об основном противоречии капитализма как движущей силе его развития, – доцент Филеев оглядел склонившихся над тетрадями аспирантов, – по пути к неизбежному краху… Вопросы.

Адреналин и Мишка одновременно подняли руки. Доцент Филеев вздохнул.

– Каково основное противоречие социализма, – силясь сформулировать поточней, наморщил лоб Мишка, которому выпало спрашивать, – как движущая сила его развития?..

На главную