«Я заражен нормальным классицизмом…»
авторское послесловие
к книге стихов «Зарисовки» (2010 г. издания)
Рифмовать заставляет жажда идеального текста, предельно точного, отформатированного, максимально сжатого, прошитого продольными и поперечными связями и в итоге возвращаемого природе как ее собственное явление, наряду с облаком, морскою волной и горной грядой, сотворенными известно кем. Жажда текста, распускающегося в душе читателя, как цветок. Иосиф Бродский, например, считал поэзию видовой целью человечества. По его мнению, поэт – функция языка (т.е человек – инструмент ожидающего своего прихода в мир творения. Стихо-творения).
Никакой инструмент не совершенен. Может быть, вся наша жизнь – совершенствование чьего-нибудь, нашим ухом слабо различимого, рожка.
Как помнятся новые времена, наступившие с началом 90-х: в книжных – Ахматова, Цветаева, Мандельштам!.. От одного вида вчерашних великих изгоев, открыто стоящих на полках, можно было сойти с ума. В «Подписных» – пятитомник Пастернака! Минский «Эридан» разрождается двухтомником Бродского! И что это было за чтение! И как по-новому стали складываться собственные строчки. Словно близоруким глазам вернули резкость. Как в свое время после Пушкина невозможно было писать так же, как до Пушкина, так после Бродского странно писать, как до Бродского. В смысле – нового мироощущения, нового эстетического пространства, новой его податливости слову.
Отправляя нашу с женой научную статью в европейский журнал, я разглядел в толкотне на почтамте спешащую ко мне мою благоверную. Подойдя, светясь от радости, она протянула купленный на последние 4 рубля журнал «Америка» за май 1992 г. Вот она сейчас, передо мной, эта «Америка»: грустно и мудро улыбающееся с обложки лицо Иосифа Бродского…
Что-то замкнулось в моем мозгу, когда я прочел в этом журнале: «Иосиф Бродский… стал первым родившимся за рубежом поэтом-лауреатом Соединенных Штатов… Сейчас он взял академический отпуск, чтобы выполнять обязанности поэта-лауреата, требующие его присутствия в Библиотеке Конгресса США в Вашингтоне не менее трех дней в неделю». Оставалось списать в Академической библиотеке точный адрес Библиотеки Конгресса.
Отправив в офис поэта-лауреата США одиннадцать своих стихотворений (приведены первыми в цикле «Чудесная женщина»), снабженных коротеньким предисловием («Если сочтете возможным, будьте первым судьей никому не известного автора… Если же прилагаемое Вас не тронет – искренне прошу, не утруждайте себя ответом»…), все лето, всю осень 92-го я ждал ответа («не утруждайте»… как же!), всю зиму понемногу приходил в себя, всю весну, вздыхая, привыкал к «безответному» существованию и к лету окончательно привык.
В ответном письме Иосифа Бродского, полученном мной 7 сентября 93-го года, о посланных мной стихах говорилось:
« …смесь эротики и метафизики производит впечатление убедительное, и некоторые из них понравились мне сильно. Советовал бы Вам, впрочем, избегать в стихах обще-культурного материала и понятий типа «дух», «блаженство», «предугаданье», «забытье». Связь между верхом и низом на самом деле чрезвычайно прямая, и литературный язык (русский литературный в особенности) её только затемняет. Старайтесь обходиться без литургических (церковных вообще) категорий и стремитесь к метрической непредсказуемости; в этих делах нет ничего более вредного, чем априорная, заёмная музыка. Надеюсь, впрочем, что всё обойдется… »
На конверте был указан домашний, Нью-Йоркский адрес.
Надо ли говорить!.. И так далее…
В эйфории через месяц я отправил по указанному адресу еще одну небольшую порцию своих стихов, закончив сопровождающее письмо следующим образом: «Иосиф Александрович, не исчезайте».
20 ноября 93-го пришел ответ, на этот раз, судя по маркам, – из Италии, но с тем же Нью-Йоркским обратным адресом. Сопровожденный короткой запиской («…отвечаю на скорую руку…»), ответ по сути состоял в исправлении «по живому», именно на скорую руку (это чувствуется), моих стихов. Все они, за исключением одного, не напечатанного, а написанного пером и посвященного Иосифу Бродскому (включено в эту книгу), были им возвращены с пометками, поначалу не скажу чтобы меня обрадовавшими и по достоинству оцененными несколько позже.
Вот эти пометки.
Стихотворение «Я не знаю, кем приведён я в дом…» первоначально выглядело так:
Я не знаю, кем приведён я в дом.
Тихо за окошком горит луна.
Словно вспоминает в высях о том,
кем она на небо приведена.
Если начинает вдруг глохнуть род,
если небеса так стоят тихи
и звезда едва бежит через брод –
кто-то начинает писать стихи.
Я не знаю брода, но уложу
все слова, что выси мне возвратят, –
те, что, никому улыбаясь, скажу,
в бессловесное уходя назад.
Последний стих первой строфы Иосиф Александрович исправил: «кем туда она приведена»; против последнего стиха второй строфы приписал: «советую усечь на стопу, как в предыдущей строфе; иначе – банальность»; в третьей строфе, подчеркнув «никому улыбаясь», прокомментировал: «немножко громоздко». (В окончательном виде 5 из 7 цитируемых здесь и далее стихотворений содержатся в настоящей книге).
Следующее стихотворение – первый и, видимо, последний опыт моего обращения к белому стиху (начало: «Есть в отраженьи немочь пониманья…», финал: «О, если б можно было, умирая, преодолеть сей мир или остаться, я б никуда отсюда не ушел, отсюда, где страшны на самом деле лишь тень и просветленья облаков») – было прокомментировано Иосифом Бродским следующим образом: «не очень внятно и словарь какой-то возвышенно-гадкий».
В завершающей строфе следующего стихотворения:
Но знал ли я, платформы на краю,
и ты, уже упрятанная в поезд,
что свалится на голову твою
всей на свече плывущей ночи повесть, –
второй стих отмечен и прокомментирован: «грамматически – некая каша. Полагаю, что Вы хотите здесь параллелизма: “и знала ль ты”».
Подчеркнув в следующем стихотворении словосочетание «твоя аура», Иосиф Бродский на полях заметил: «сильное столкновение гласных; в результате – некое зияние. И “аура” – больно поганое слово». От себя замечу: у каждого могут быть свои «поганые» слова (я, например, не перевариваю «окоем», в общем-то ничем перед русским языком не провинившийся).
Может быть, самым полезным в данном мне уроке является оценка Иосифом Бродским моего стишка о нелюбви к деревенским погостам на холмах, о том, что: «Мне милей в низине о бренном галдящие дети, их слова, что тепло и срываясь доносит ветер, наполняя утраченным смыслом меж холмами растянутый парус – так, что только встать и шагнуть под уклон осталось и бежать по волнам, избегая любого души напряжения, как корабль, не думающий о кораблекрушении», под которым Иосиф Бродский написал: «Это – откровенно плохо». Обдумывая впоследствии этот исчерпывающий отзыв, я впервые ощутил легковесность в стихотворении как нечто сродни безответственности творца, обрекающего свое поверхностное творение на муки невыразимости.
Еще один комментарий к еще одному стихотворению.
…Душе то мрачно, то отрадно,
как будто откровенье – знать,
что лето выдалось прохладным
и слишком жаркою – весна…
Подчеркнув «знать» и «весна», Иосиф Бродский написал: «скверная рифма», потом зачеркнул «рифма» и уточнил: «скверная своей неточностью рифма». Отчеркнув последнюю строфу этого же стихотворения, написал: «бессодержательно». Приведенную выше строфу я впоследствии изменил. Последняя же, третья, строфа – редкий пример того, когда я (как и в случае с «аурой»), уважая мнение Мастера, тем не менее, ничего менять не стал.
Единственное из моих стихотворений, возвращенное без замечаний («Сонет»), и в моем послании, и в ответном шло последним, так что отсутствие в нем, с точки зрения И.Бродского, изъянов, так же как и то, что Иосиф Александрович в конце концов устал или попросту был чем-либо отвлечен, – равновероятно…
Как вокалисту ставят голос – так Иосиф Бродский своими бесценными советами и замечаниями попытался скорректировать мой слух. Что вышло в итоге – судить читателям этой книги.
Выражаю глубокую признательность Анатолю Козлову, благодаря которому мои стихи впервые вышли в свет, Владимиру Смоляру, спонсору первого издания моего стихотворного сборника, Петру Васюченко, рецензировавшему этот сборник, и Анатолию Аврутину, способствовавшему появлению моих стихов в ведущих Белорусских журналах. Благодарю Татьяну Дмитриевну Орлову и Елену Георгиевну Попову за теплые слова о моих стихотворных опытах.
Владимир Ю. Василенко
P.S. Электронные копии процитированных писем И.Бродского с января 2016 г. хранятся в электронном архиве Фонда Бродского.